ворвались десятка полтора молодцов с Ларионовым, Ильей Константиновым, Прохановым, еще кем-то из «правых». Охранника выкинули, вломились в наши комнаты и начали вскрывать сейфы, заявив, что никого из «Знака СП» и «Гласности» здесь больше не будет. Все это я уже слышал и в 1989 году в Кратово и в 1992 году на Остоженке. Время, как будто бы менялось, а КГБ, якобы реформированный, оставался прежним. Любопытно, что Илья Константинов через два месяца был одним из руководителей штурма и захвата мэрии. Может быть, в «Советском писателе» была только их разминка, первый шаг.

Я с Димой Востоковым приехал к часу ночи, когда все было захвачено, все сотрудники – изгнаны, нас в издательство не впустили. Часа через два по едва освещенной Поварской мы шли к Садовой и вдруг на большой скорости черная «Волга» съехала на тротуар и попыталась нас сбить. Как когда-то в Лондоне, но теперь вдвоем с Димой мы успели вскочить на лестницу какого-то подъезда. «Волга» съехала с тротуара и умчалась.

Через девять лет, во время подготовки последней – девятой – конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» я решил поговорить о теме «Участие спецслужб в управлении страной» с Александром Прохановым. Он удивился моему звонку, но охотно согласился встретиться и около часа в своей редакции рассказывал мне частью полезные, частью бесполезные вещи и когда я уходил, любезно подавая мне пальто и помогая одеться, стоя у меня за спиной, вдруг сказал:

– А ведь я пытался вас убить. Помните ночь после захвата «Советского писателя»? Это я был в машине. Увидел вас и решил: почему не попробовать?

Такими бывали советские писатели – «соловьи Генштаба» из Союза писателей РСФСР. Впрочем казалось бы, совсем другой, приехавший из эмиграции и ныне самоотверженный борец за свободу и конституцию Эдуард Лимонов, правда, в газете того же Проханова, через неделю разразился разоблачительной статьей о том, что было найдено в сейфах Григорьянца: к примеру, «чудовищная бумага малоизвестного писателя Солженицына в поддержку Ельцина». Но, конечно, не Проханов и не Лимонов полтора месяца разбирали архив «Гласности». Только в моем кабинете в здании издательства по ночам горел свет. Молодые люди из журнала дней через десять попытались вернуться в свои помещения, но под руководством «монтера» – полковника КГБ издательство было превращено в крепость.

Само собой, вооруженный захват в центре Москвы издательства «Советский писатель» и фонда «Гласность» не был замечен ни одной газетой, ни одним телевизионным каналом. Зато газета «Известия» (тогда якобы либеральная) и нашла место, чтобы разразиться громадной клеветнической статьей в адрес «Гласности». Потом оказалось, что приятелем дочери Лациса (тогда заместителя главного редактора) оказался десантник, участвовавший в захвате «Советского писателя» и в дальнейшей, профессиональной, его охране.

Так или иначе Лацис и Голембиовский не постеснялись послать ко мне – редактору травимой со всех сторон «Гласности» – журналиста Королькова, чтобы и с «либеральной» точки зрения нас осудить. Корольков пришел, часа два меня расспрашивал, все записал, но поскольку ругать нас было не за что, и гордое сотрудничество российских либералов и КГБ легким не получалось, много вранья и клеветы прибавил от себя. Не знаю, с ведома Лациса и Голембиовского или по своей инициативе.

Статья без труда опровергалась немногими документами, все же составленными прокуратурой после захвата здания, поэтому мы написали заявление в суд о распространении клеветы газетой «Известия». Тут они всполошились. Судиться вообще не сладко, да еще с «Гласностью», у которой репутация яснее, чем у «Известий», да еще в заведомо проигрышной ситуации. Сперва меня уговаривал их юрист простить им ошибку. Потом начал уговаривать Голембиовский. Лацис держался в стороне, да и я делал вид, что не знаю степени его участия и даже позвал через пару лет на одну из наших конференций, куда он послушно пришел и сделал довольно бессмысленный доклад.

Но главное, мне было не до судов. Весь архив и оборудование опять были в руках КГБ, а надо было продолжать издание «Ежедневной гласности», печатать материалы третьей конференции «КГБ: вчера, сегодня и завтра» и готовить следующую.

Я согласился с предложением Голембиовского о том, что «Известия» без всякого решения суда опубликуют опровержение собственной статьи и извинения. Опубликовали. Но опровержение было небольшое, малозаметное, а клеветническая статья – громадная, почти на целую полосу и все это на самом деле было характерной иллюстрацией того, как российское общество ельцинского времени приспосабливалось в начале 1994 года как могло к новой, более кровавой, чем советская последних лет, власти и уже почти открыто ненавидело тех, кто приспосабливаться не хотел.

Все годы после освобождения я по преимуществу имел дело с тысячами людей, валом валивших и писавших в «Гласность»: диссидентами, независимыми профсоюзами и демократическими организациями. Диссиденты, почти полностью поверившие в то, что они победили, были совсем безнадежны, профсоюзы и многочисленные в конце 1980-х годов демократические организации (их рупором и был «самиздат» – сотни газет и журналов по всей стране) во многих случаях отчаянно боролись, несколько профсоюзных лидеров были убиты, другие – куплены, третьи выжаты с помощью интриг – силы были явно неравны. И с профсоюзами шахтеров, летчиков и авиадиспетчеров профсоюз независимых журналистов, появившийся по инициативе «Гласности», которым я и руководил, создал Конференцию свободных профсоюзов России. Но даже вчетвером, представляя довольно мощную общественную силу – четыре наиболее влиятельных профсоюза, мы мало что могли сделать для сохранения хотя бы зачатков демократии в России всем пространстве необъятной России. Особенно тяжело приходилось шахтерам и журналистам, независимые газеты и журналы в 1990–1992 годах громили по всей стране, независимых журналистов зверски избивали. После двух лет работы я вынужден был прекратить съезды независимых журналистов и свою работу в Конфедерации свободных профсоюзов России, потому что независимой печати больше не было – все было разгромлено. Как «Гласность» была первым в годы перестройки независимым журналом, так работавшие из последних сил агентство «Ежедневная гласность», бюллетени «Правозащитный вестник» и «Государственная безопасность и демократия» оставались последними.

Замечательно, что практически ни разу их не защитила теперь уже совершенно свободная (бывшая советская) печать. С нескрываемым пренебрежением журналисты относились к своим менее профессиональным, совсем не думающим о доходах и даже о своей безопасности «самиздатчикам». А в официальной прессе и на телевидении заработки заметно росли, журналистское сообщество находилось в состоянии безудержного восторга, но все точно знали, за что платят деньги, а за что – нет.

В это время готовилось принятие закона о свободе печати, о запрете цензуры в новой России. Его либеральными разработчикам не приходило в голову не только то, что подлинная свобода печати уничтожается на их глазах, но даже